Вернулась из Санкт – Петербурга.  Город все так же прекрасен и исполнен величия. Я бываю здесь регулярно вот уже тридцать лет. С перерывами, которые дают почувствовать бег времени, динамику жизни и те изменения, которые незаметны, если врастаешь в местную реальность. И в этот визит  город мне показался совершенно чуждым  той стране, которую он украшает, 

Санкт-Петербург 

В Питере нет ни уюта, ни камерности – да они и не нужны, его замыслили и создали как столицу великой империи. В 1712 году, когда в Петербург перебрался царский двор и посольства, здешние земли еще не принадлежали России. Договор со шведами насчет присоединения земель, завоеванных Петром, был подписан только девять лет спустя. Но это не имело значения. Петр очень торопился застолбить “окно в Европу”. Он ненавидел Москву за косность, за боярский дух, за старорежимность, он чувствововал, что столицей империи должен быть особенный город, лишенный типичных национальных черт, надмирный, величественный, который парит над всеми и объединяет державу силой духа своего и воли своей.

Меня на этот раз вдруг поразила открытость и какая-то гордая незащищенность города –всюду площади, огромные свободные пространства, безбрежные проспекты. Зимний дворец смотрит громадными сверкающими окнами на Неву. Штурмовать Зимний в революцию 1917 года было, как раз плюнуть: его не отделяли от города ни стены высоченные, ни решетки прочные, ни “рвы с водой”. Император держался на вершине власти, в числе прочего, еще и силой своего авторитета. Он показывал себя народу – его выезды, его венчания, его наследники, его двор, его армия были заметны, как актеры на сцене. Он находился на вполне обозримой высоте. Не за каменными стенами.

Если вернуться к Петру Первому — он был тот еще псих, великий и  гениальный, но средненормальный человек не смог бы столько переделать за одну жизнь, страну за уши притащить в будущее из прошлого, искусство в ней насадить, дворянские звания за ум давать, науку на древо державы привить, победно воевать, выходы к морям открыть, выгодные политические союзы заключать, нахально жениться на красотке Глюк (урожденной Марте Скавронской, экономке пастора Глюка, из-под Алуксне), сделать ее Екатериной Первой. И оставить после смерти своей страну мощной державой, со вполне человеческим, пусть хмурым, зато властным лицом в галлерее европейских стран. И ладно, можно и без улыбок, мы же разные.

Москва

А Москва – куда дернули, чтобы управлять государством, большевики в 1918 году, со страху перед возмущенными скудными плодами революции питерской интеллигенцией и рабочими, совсем другая. В ней власть – всегда за кремлевскими стенами. Она затаилась в крепости, может из нее не вылезать, народу не показываться. Тут – не империя. Тут —  вотчина Ивана Грозного. Грозный, в отличие от Петра, воевал не с чужими. Он уничтожал своих. Чтобы они его не свергли. Не стали более великими. Вообще не выступали. Не жили. Его обуревала гордыня, та, которая, в отличие от гордости,  есть смертный грех, потому что человек говорит “Я — великий!” вместо того, чтобы констатировать: “Я сделал великое дело.” Гордость делами уместна, так как побуждает человека к новым достижениям, а гордыня (гордость собою, прекрасным) – пагубна, так как заставляет завидовать другим по-черному, как бы не превзошли. Иван Грозный был зауряден во всем, кроме жажды власти. Он объединил Россию, завоевал для себя  Восток – Сибирь и Казань, и хорошо сделал, лишние территории не помешают. На этом благие дела Ивана Грозного закончились. Он казнил тех из своих, кто хорошо сражался —  обвинил в колдовстве  и убрал как потенциальных конкурентов за «царствие». Он был нормальным, ни разу ни гением,  мыслил только о личной власти,  власть  же его  и развратила. Он придумал опричнину, уничтожил тысячи подданных просто так , чтобы боялись и не роптали. Очень совестью мучился, списки убиенных периодически вел, грехи отмаливал. И не смог выйти к Балтике. Хоть и очень старался, тьму народу без толку положил. После него на Руси многолетняя смута началась, и какое-то время страны вовсе не было. Не говоря уже о державе!

Сейчас

Создается ощущение, будто бы с 1918 года продолжается Россия Ивана Грозного. Не Петровская имперская Русь с ее надмирным величием, а замкнутая на себе Московская. Это не плохо и не хорошо. Это показательно. Большевики в восемнадцатом с Питером не справились – город хотел перемен, но не коммунистов у власти. Его население сначала приветствовало революцию, а потом отвергло. А Москва ее приняла, потому что всегда отдавалась силе. Там и поляки побывали, и французы. Кутузов о гибкой уступчивости Москвы знал, когда город сдавал. Большевики с Москвой сроднились. И как с них пошло – так и сейчас туда, по инерции, все движется.

Говорят, а может это только слухи, что нынешний президент России Владимир Путин, в начале своего пришествия к власти, намеревался сделать столицей Петербург. Жаль, что не вышло. Иногда, после путешествий по волнам истории, возникает странное чувство – столица должна вернуться на место, в Санкт-Петербург, и тогда Россия станет такой, какой ее жители в мечтах своих хотят видеть.

Путь героя

Нынче памятники Ивану Грозному решли ставить – он в тренде. И начинают говорить о том, что его история несправедливо оболгала. Все историки зачем-то про него врали, включая Карамзина, назвавшего Ивана Четвертого «неистовым кровопийцей». А на самом деле Иван был вовсе не грозный, а белый и пушистый, и похоже, скоро на фейсбуке напишут, что он котиков любил и мышек крупой подкармливал. Петр Первый москвичам на набережной не нравится? Вместо него Ивана Грозного многократно  увековечат.

Каждому времени – свои герои. Каждому герою соответствует свой путь. И каким путем пойдешь — той цели и достигнешь. И очень важно, кого, с каким историческим багажом, овеянного какими мифами и легендами, выбирают в кумиры нации. И когда.

Галина Панц-Зайцева. Рига